Как в Кенигсберге немецкий крейсер захватили
Добавлено: 22-01-2006 21:55:39
Вот такая статья....................
У причала судостроительного завода в Кёнигсберге нам достался в качестве трофея совершенно новый, только что построенный крейсер " Зейдлиц ", названный в честь какого-то немецкого адмирала. Его фашисты не успели увести и не смогли взорвать. Сан Саныч, тогда капитан второго ранга, был назначен старшим офицером на этот крейсер. Наше командование приняло решение перегнать его в Ленинград, установить вооружение и ввести в состав военно-морского флота СССР. Война закончилась и на завоёванные немецкие города, как мухи на мёд, набросились штабные офицеры, интенданты, всякого рода проходимцы, которые во время жестоких боёв отсиживались в тылу, а теперь вырвались в первые ряды - и мы пахали! Мы тоже кровь проливали! Теперь имеем право! Хватали они, конечно, каждый в силу своих возможностей. Сталин, который, как отмечают все объективные историки, был очень скромным человеком в смысле личного потребления, не терпел мародёров. Он вынужден был создать специальные заградительные отряды, которые на границе отнимали у мародёров всё, не обращая внимания на любые звёзды на погонах.
Среди военных в то время ходила байка, как один такой "герой" в звании генерал-полковника пытался протащить несколько вагонов награбленного в Кёнигсберге добра. Когда его вагоны задержали, он под надуманным предлогом прорвался каким-то путём к Сталину. Закончив доклад, вроде, между прочим, обратился:
- Товарищ Сталин, разрешите, пожалуйста, мне провезти из Кёнигсберга немного моего имущества?
- Напишите рапорт. - Прозвучал спокойный ответ.
- Вот он у меня готов! - Генерал подал листок, заранее положенный в папку с докладом.
Сталин, не читая, написал резолюцию и отдал листок обратно. Рассыпаясь в благодарностях и кланяясь, пятясь задом, сияющий проситель выскочил в приёмную. Там он решил прочитать - что же написал Сталин? Поперёк бумаги, синим карандашом, твёрдым почерком было написано: "ОТДАЙТЕ ПОЛКОВНИКУ ЕГО БАРАХЛО. СТАЛИН". Подумав о простой механической ошибке, он, не сообразив более глубоко, что Сталин дал ему маленький шанс самому решить свою судьбу, ринулся обратно в кабинет:
- Товарищ Сталин! Вы ошиблись! Я не полковник, а генерал-полковник!
Поняв, что выбор сделан, внимательно посмотрев в глаза офицеру, Сталин сказал:
- Я не ошибся. Вы свободны, товарищ полковник.
Вот в такой обстановке перегон большого корабля из Кёнигсберга в Ленинград для многих ловкачей показался тем игольным ушком, в которое собирался пролезть верблюд, как в библейских притчах.
Командиром крейсера был назначен капитан первого ранга, который, залечивая старые раны, находился в госпитале и собирался прибыть на корабль в день отхода. Вся подготовка к переходу легла на Сан Саныча. За пару дней до отхода на корабль прибыл адъютант коменданта города:
- Генерал приказал принять на борт корабля для доставки в Ленинград группу офицеров с личными вещами.
- Это я могу исполнить только по письменному приказанию.
Адъютант ушёл и через час вернулся с приказом на официальном бланке с печатью и подписью коменданта. Надеясь, что пассажирами будут молодые офицеры, отправляющиеся в Союз с тощими чемоданами, которым достаточно будет койки в кубрике, - на крейсере можно было разместить до тысячи человек, - Сан Саныч выглянул в иллюминатор и увидел на причале вереницу грузовиков, горы всякого хлама. Положив бумагу в карман кителя, поехал с адъютантом в комендатуру, попытался объяснить генералу, что нельзя захламлять боевой корабль. Но генерал, не имея возможности и желания вникать во все особенности военного корабля, резко оборвал офицера:
- Исполняйте приказание!
Сан Саныч поехал в госпиталь к командиру крейсера. Тот, выслушав внимательно, поняв ситуацию, матюгнулся:
- Ничего не поделаешь - эти крысы везде пролезут без мыла... придётся исполнять. Но держись разумных пределов. Следи за безопасностью корабля и береги людей. Укладывайте грузы на палубе так, чтобы в море, если заштормит, можно было всё это барахло сбросить за борт. Если погода будет хорошая и всё доставим в Ленинград в сохранности - получим по ордену. Не получится - будем иметь по выговору, может быть по звёздочке с погон снимут. Меня пока врачи не отпускают, но к отходу я обязательно буду на борту!
Прибыв на корабль, Сан Саныч увидел, что портальные краны завода полным ходом ведут погрузку на бак и на корму крейсера всякого хлама, огромных ящиков, мебели, на палубе уже стояло несколько немецких легковых "Виллисов", "Мерседесов", "Хорьхов". Горами этого добра завалены и брашпиль, и кнехты, и швартовы, и пожарные проходы. Деловые, юркие старшины и солдаты по-хозяйски распоряжаются на палубе, накрывают это всё брезентами, обвязывают концами. Попытавшись остановить эту вакханалию, понял, что это бесполезно. Поднявшись к себе в каюту, вызвал старших офицеров, объяснил ситуацию, приказал вахтенному офицеру объявить аврал и всё лишнее, что мешает, сбросить прямо на причал. В каюте было жарко - июль месяц - снял китель и повесил его на спинку стула. В это время послышались звонки громкого боя - аврал! Поднялся в боевую рубку, вышел на крыло мостика, чтобы лично руководить экипажем. В это время увидел, что портальный кран переносит с берега грузовую сетку с бочками. Подумалось - заботливые снабженцы решили обеспечить машины своих хозяев немецким бензином - корабль большой, довезёт! Одна сторона сетки вдруг оборвалась и бочки посыпались с высоты на палубу. Одна ударилась о кнехт и - взрыв! Горящий бензин потёк по палубе, пламя мгновенно охватило всю гору хлама. Объявили пожарную тревогу, попытались тушить пожар водой, но все пожарные рожки на палубах оказались завалены грузом. Несколько шлангов удалось подключить к рожкам в коридорах, но пользы от них никакой. Сан Саныч сам выбежал на палубу, попытался организовать сброс груза на причал и за борт в воду, но начали взрываться другие бочки с бензином, горящий бензин начал проникать на нижние палубы. Во время очередного взрыва, что-то ударило его по голове, и он потерял сознание.
Очнулся на второй день в госпитале на больничной койке, весь в бинтах. Сразу обратил внимание, что на окнах решётки, а в дверях стоит солдат с автоматом. Как только он заметил, что раненый пришёл в себя, сразу позвал офицера. Вошёл молодой офицер в звании армейского капитана - следователь военного трибунала. Он объяснил:
- Вы арестованы, как главный обвиняемый в уничтожении нового крейсера. Корабль полностью сгорел. Есть жертвы - умерли от ожогов два офицера, размещавшие груз на палубе и один матрос из экипажа.
Начался допрос. На все мои объяснения, что у меня был письменный приказ коменданта города, реакция одна - покажите этот приказ! Адъютант, который приносил мне приказ, заявил, что он содержание пакетов не имеет права читать и не знает, о чём там было написано. Комендант города объявил, что он много бумаг подписывал в тот день и не может помнить их содержание. Оказалось, что командир крейсера, которому я показывал приказ в госпитале, умер и не сможет подтвердить мои слова. А бумага сгорела в моей каюте на крейсере. Положение для меня сложилось - хуже некуда. Мне светило, как минимум 25 лет тюрьмы. Через месяц окончательно зажили мои ожоги и, наконец, назначили судебное заседание военного трибунала. Когда я услышал предложение военного прокурора - 25 лет колонии строгого режима - мне стало дурно. Мне предоставили последнее слово. Я опять начал объяснять трибуналу, что у меня было письменное приказание коменданта города на официальном бланке с печатью и подписью генерала.
- Где эта бумага? Покажите нам её! - с надрывом и злостью чуть не прокричал председатель трибунала.
- Бумагу я положил в правый нагрудный карман кителя. Китель повесил на спинку стула в моей каюте, и он сгорел вместе с крейсером...
Но тут неожиданно поднялся в зале мой вестовой, старшина второй статьи Горобец:
- Товарищ командир! Не сгорел ваш китель! Убегая с корабля, я захватил его с собой!
Тут уже взвился следователь трибунала:
- Почему ты раньше молчал? Где этот китель?
- Так вы ж меня раньше не спрашивали про китель командира. Он у меня в казарме. - Весь экипаж нашего крейсера после пожара был размещён в береговые казармы.
Следователь с двумя автоматчиками взяли Горобца под стражу и вместе с ним поехали в казармы. До их возвращения все сидели молча, не выходя из зала. Я сам сидел, как на горячих угольях. Наконец следователь с Горобцом вошли в зал заседаний трибунала. Положили мой китель прямо на стол, перед председателем. Он молча открыл правый нагрудный карман - у меня даже во рту пересохло от волнения и в глазах потемнело:
- Вот эта бумага. Официальный бланк комендатуры, печать, подпись генерала.
Эти слова я слушал, словно в бреду. Посоветовавшись с членами трибунала, председатель объявил торжественным голосом, в котором слышалось явное облегчение:
- В связи с вновь открывшимися фактами трибунал принял решение - уголовное дело в отношении Рубцова Александра Александровича в связи с гибелью крейсера " Зейдлиц " - прекратить. Вернуть ему все награды и воинское звание капитана второго ранга. Из-под стражи освободить.
И уже простым, неофициальным голосом доброго старика:
- Александр Александрович, надевайте свой китель. Вы свободны.
Я надел китель, подошёл к старшине второй статьи Горобцу, обнял его, не находя слов для выражения моей радости и благодарности. Потом я хотел помочь ему поступить в военно-морское училище в Ленинград, но он сказал, что хочет поступить в юридический институт в Киеве. И в этом я ему помог. Сейчас он работает адвокатом в Киеве. Мы с ним дружим семьями, часто переписываемся, бываем в гостях друг у друга.
А в отношении коменданта Кёнигсберга было возбуждено уголовное дело. Говорили, что его лишили воинского звания генерал-майора, всех наград и посадили на 25 лет. Но после 53-го года он, вроде бы попал под амнистию и вышел на свободу.
Сан Саныч почти шесть месяцев пробыл на промысле, переходя с одного траулера на другой. Потом ещё почти десять лет он работал у нас в "Тралфлоте" на должности капитана наставника, пользовался большим уважением среди моряков.
(Напечатано в "Балтийской Газете" в 2003 году).
СОВЕТСКИЙ МОРЯК СТАЛ СВИДЕТЕЛЕМ ПОЖАРА НА НЕМЕЦКОМ КРЕЙСЕРЕ « ЗЕЙДЛИЦ »
О ПОСЛЕДНИХ часах немецкого тяжелого крейсера « Зейдлиц » ныне известно лишь то, что он был уничтожен самими немцами в Кенигсберге, чтобы им не завладели русские. Есть источники, утверждающие, что это произошло еще до занятия города Советскими войсками. Но в Мордовии еще жив очевидец тех далеких событий. Семен Терешкин, живущий в маленькой деревне Новая Качеевка, проходил службу на тяжелом крейсере « Зейдлиц » под флагом СССР.
…Его мобилизовали в ряды действующей армии в самом конце Великой Отечественной. В составе спецотряда, подчинявшегося Особому отделу Балтийского флота Краснофлотец Терешкин начинал свою службу в Польше.
Спецотряд состоял из 60 человек, разбитых на отделения из 10 человек, в число которых входил и военный следователь.
- В Польше было много предателей. Это лишь потом поляки друзьями стали, а тогда они косо на нас смотрели – немцы и то лучше относились. Я от немцев вообще грубости не видел – кланялись при встрече и говорили «Здравствуйте», особенно дети. Нравились они, как люди. Мы их не обижали – иногда какому-нибудь немчуренку так и дашь конфетку. А вот поляки… - вспоминает теперь ветеран. О службе в Польше он помнит лишь то, что отряд занимался, по его словам, «кое-какими расследованиями».
В Кенигсберге Семен Терешкин участвовал в депортации тех самых немцев, которых уважал. Только о вежливости со стороны советских властей и речи не было – на руки каждому Гансу или Фрицу дозволялось брать не более 20 килограммов личных вещей. А остальное имущество изымалось и складывалось в длинные, протяженностью около километра, бурты. Терешкин вспоминает, что из них тащили все, особенно солдаты. Немецкие вещи отсылали посылками домой. Моряки из спецотряда пугали расхитителей, но расхищение продолжалось, так как вещи не охранялись.
Офицеры предпочитали габаритные «подарки» – рояли, пианино. Их хранили не где-нибудь, а на тяжелом крейсере « Зейдлиц ». По рассказам ветерана можно предположить, что корабль был превращен советскими войсками в плавучие казарму и склад. По специальному широкому трапу на палубу заезжали грузовики с продовольствием и другими грузами. Рядом с « Зейдлицем » был пришвартован буксир-отопитель, с которого осуществлялась перекачка топлива.
Тяжелый крейсер « Зейдлиц » так и погиб, не сменив названия, как это произошло с однотипным «Лютцовом», переименованным в «Таллин». Но «Лютцов» был продан СССР Германией еще до войны и тоже погиб не в бою – на нем взорвался боезапас.
Ну а « Зейдлиц » сгорел у пирса прямо в день рождения И. В. Сталина, 21 декабря 1945 года, которое отмечала вся команда. Мало того – из огромного лагеря военнопленных на корабль пригласили немцев-музыкантов. Это обстоятельство позже стало одним из обвинений в адрес командира корабля капитана 1-го ранга Павловского.
Семен Терешкин в эту злополучную ночь только сменился с вахты, которую нес в машинном отсеке. Он очевидец гибели « Зейдлица »:
- Я только помылся и уже лег спасть. Вдруг около полуночи раздался сигнал боевой тревоги. Соскочил с третьего яруса нехотя. Выскочил на палубу. Тут раздался первый взрыв. Вовсю разгорелось пламя. Надо корабль отводить от пирса, но как? Механизмы были законсервированы. Младший техник, лейтенант Семен Рошаль кричит: «Что тезка будем делать?». Говорю – вон дерево огромное на берегу. Зацепиться за него тросом и тянуть якорной лебедкой. «А дерево выдержит?». Отвечаю, что вроде должно выдержать, - рассказывает бывший моряк.
Пожар тем временем набирал силу. Чтобы не дать ему распространиться, из кают стали выбрасывать вещи. В море бросали дорогие немецкие рояли и пианино.
И тут второй, наиболее оглушительный взрыв. Терешкин потерял сознание. Очнулся через 17 часов. Пожар уже был погашен. А над Семеном склонился корабельный врач Шохман: «Ну парень, тебе, наверное, не суждено умереть. Жить будешь!».
С проникающим черепно-мозговым ранением наш земляк начал долгий путь по госпиталям. Лишь в 1947 году пошел на поправку.
Встав на ноги, решил поступать в Высшее военно-морское инженерное училище. Перед экзаменом ему стало плохо – подскочило давление. Прямо с комиссии Семен угодил в Первый военно-морской госпиталь, где отлежал еще четыре месяца. До сих пор он хранит фото, подаренное ему лично главным врачом, депутатом Верховного Совета СССР и профессором медицины Евгением Гиляновым. И помнит его слова:
- Вот что, Семен… Годков до 30 ты поживешь, гарантию даю, но на службу не годен.
Уже в госпитале узнал Семен Терешкин страшную судьбу своих сослуживцев. Погибли 78 человек – их похоронили в вырытой бульдозером большой траншее. Терешкин так и не разу не побывал в Калининграде на кладбище, но всегда очень хотел туда съездить.
От оставшихся в живых он узнал, что по приговору трибунала были расстреляны командир « Зейдлица » Павловский и начальник электромеханической части корабля. Им приписали связь с немцами.
- Павловский вообще был человеком сомнительным и подозрительным? Чем? Всем! С командой не общался, постоянно сидел за книгами. Офицеры его тоже подозревали – слишком дружил он с немцами. По-видимому контрразведка все-таки что-то обнаружила, ведь просто так к расстрелу не приговаривают.
Сам он был огромного роста, больше двух метров. И сестра его такая же – ее я видел в Ленинградском цирке, где она работала, - вспоминает моряк своего бывшего командира.
…А сам Семен Терешкин закончил свою службу на флоте 21 февраля 1948 года. Перед этим дожидался решения медкомиссии о списании в запас по инвалидности на эсминце «Опытный», стоявшем на ремонте в Ленинграде. На этом корабле он проводил политзанятия с вахтенными и редактировал стенгазету.
Кстати, после пожара на корабле остатки команды « Зейдлица » перевели в Ленинград, на тяжелый крейсер «Таллин» – бывший «Лютцов». Словно по иронии судьбы…
В. ПИЧУГИН.
У причала судостроительного завода в Кёнигсберге нам достался в качестве трофея совершенно новый, только что построенный крейсер " Зейдлиц ", названный в честь какого-то немецкого адмирала. Его фашисты не успели увести и не смогли взорвать. Сан Саныч, тогда капитан второго ранга, был назначен старшим офицером на этот крейсер. Наше командование приняло решение перегнать его в Ленинград, установить вооружение и ввести в состав военно-морского флота СССР. Война закончилась и на завоёванные немецкие города, как мухи на мёд, набросились штабные офицеры, интенданты, всякого рода проходимцы, которые во время жестоких боёв отсиживались в тылу, а теперь вырвались в первые ряды - и мы пахали! Мы тоже кровь проливали! Теперь имеем право! Хватали они, конечно, каждый в силу своих возможностей. Сталин, который, как отмечают все объективные историки, был очень скромным человеком в смысле личного потребления, не терпел мародёров. Он вынужден был создать специальные заградительные отряды, которые на границе отнимали у мародёров всё, не обращая внимания на любые звёзды на погонах.
Среди военных в то время ходила байка, как один такой "герой" в звании генерал-полковника пытался протащить несколько вагонов награбленного в Кёнигсберге добра. Когда его вагоны задержали, он под надуманным предлогом прорвался каким-то путём к Сталину. Закончив доклад, вроде, между прочим, обратился:
- Товарищ Сталин, разрешите, пожалуйста, мне провезти из Кёнигсберга немного моего имущества?
- Напишите рапорт. - Прозвучал спокойный ответ.
- Вот он у меня готов! - Генерал подал листок, заранее положенный в папку с докладом.
Сталин, не читая, написал резолюцию и отдал листок обратно. Рассыпаясь в благодарностях и кланяясь, пятясь задом, сияющий проситель выскочил в приёмную. Там он решил прочитать - что же написал Сталин? Поперёк бумаги, синим карандашом, твёрдым почерком было написано: "ОТДАЙТЕ ПОЛКОВНИКУ ЕГО БАРАХЛО. СТАЛИН". Подумав о простой механической ошибке, он, не сообразив более глубоко, что Сталин дал ему маленький шанс самому решить свою судьбу, ринулся обратно в кабинет:
- Товарищ Сталин! Вы ошиблись! Я не полковник, а генерал-полковник!
Поняв, что выбор сделан, внимательно посмотрев в глаза офицеру, Сталин сказал:
- Я не ошибся. Вы свободны, товарищ полковник.
Вот в такой обстановке перегон большого корабля из Кёнигсберга в Ленинград для многих ловкачей показался тем игольным ушком, в которое собирался пролезть верблюд, как в библейских притчах.
Командиром крейсера был назначен капитан первого ранга, который, залечивая старые раны, находился в госпитале и собирался прибыть на корабль в день отхода. Вся подготовка к переходу легла на Сан Саныча. За пару дней до отхода на корабль прибыл адъютант коменданта города:
- Генерал приказал принять на борт корабля для доставки в Ленинград группу офицеров с личными вещами.
- Это я могу исполнить только по письменному приказанию.
Адъютант ушёл и через час вернулся с приказом на официальном бланке с печатью и подписью коменданта. Надеясь, что пассажирами будут молодые офицеры, отправляющиеся в Союз с тощими чемоданами, которым достаточно будет койки в кубрике, - на крейсере можно было разместить до тысячи человек, - Сан Саныч выглянул в иллюминатор и увидел на причале вереницу грузовиков, горы всякого хлама. Положив бумагу в карман кителя, поехал с адъютантом в комендатуру, попытался объяснить генералу, что нельзя захламлять боевой корабль. Но генерал, не имея возможности и желания вникать во все особенности военного корабля, резко оборвал офицера:
- Исполняйте приказание!
Сан Саныч поехал в госпиталь к командиру крейсера. Тот, выслушав внимательно, поняв ситуацию, матюгнулся:
- Ничего не поделаешь - эти крысы везде пролезут без мыла... придётся исполнять. Но держись разумных пределов. Следи за безопасностью корабля и береги людей. Укладывайте грузы на палубе так, чтобы в море, если заштормит, можно было всё это барахло сбросить за борт. Если погода будет хорошая и всё доставим в Ленинград в сохранности - получим по ордену. Не получится - будем иметь по выговору, может быть по звёздочке с погон снимут. Меня пока врачи не отпускают, но к отходу я обязательно буду на борту!
Прибыв на корабль, Сан Саныч увидел, что портальные краны завода полным ходом ведут погрузку на бак и на корму крейсера всякого хлама, огромных ящиков, мебели, на палубе уже стояло несколько немецких легковых "Виллисов", "Мерседесов", "Хорьхов". Горами этого добра завалены и брашпиль, и кнехты, и швартовы, и пожарные проходы. Деловые, юркие старшины и солдаты по-хозяйски распоряжаются на палубе, накрывают это всё брезентами, обвязывают концами. Попытавшись остановить эту вакханалию, понял, что это бесполезно. Поднявшись к себе в каюту, вызвал старших офицеров, объяснил ситуацию, приказал вахтенному офицеру объявить аврал и всё лишнее, что мешает, сбросить прямо на причал. В каюте было жарко - июль месяц - снял китель и повесил его на спинку стула. В это время послышались звонки громкого боя - аврал! Поднялся в боевую рубку, вышел на крыло мостика, чтобы лично руководить экипажем. В это время увидел, что портальный кран переносит с берега грузовую сетку с бочками. Подумалось - заботливые снабженцы решили обеспечить машины своих хозяев немецким бензином - корабль большой, довезёт! Одна сторона сетки вдруг оборвалась и бочки посыпались с высоты на палубу. Одна ударилась о кнехт и - взрыв! Горящий бензин потёк по палубе, пламя мгновенно охватило всю гору хлама. Объявили пожарную тревогу, попытались тушить пожар водой, но все пожарные рожки на палубах оказались завалены грузом. Несколько шлангов удалось подключить к рожкам в коридорах, но пользы от них никакой. Сан Саныч сам выбежал на палубу, попытался организовать сброс груза на причал и за борт в воду, но начали взрываться другие бочки с бензином, горящий бензин начал проникать на нижние палубы. Во время очередного взрыва, что-то ударило его по голове, и он потерял сознание.
Очнулся на второй день в госпитале на больничной койке, весь в бинтах. Сразу обратил внимание, что на окнах решётки, а в дверях стоит солдат с автоматом. Как только он заметил, что раненый пришёл в себя, сразу позвал офицера. Вошёл молодой офицер в звании армейского капитана - следователь военного трибунала. Он объяснил:
- Вы арестованы, как главный обвиняемый в уничтожении нового крейсера. Корабль полностью сгорел. Есть жертвы - умерли от ожогов два офицера, размещавшие груз на палубе и один матрос из экипажа.
Начался допрос. На все мои объяснения, что у меня был письменный приказ коменданта города, реакция одна - покажите этот приказ! Адъютант, который приносил мне приказ, заявил, что он содержание пакетов не имеет права читать и не знает, о чём там было написано. Комендант города объявил, что он много бумаг подписывал в тот день и не может помнить их содержание. Оказалось, что командир крейсера, которому я показывал приказ в госпитале, умер и не сможет подтвердить мои слова. А бумага сгорела в моей каюте на крейсере. Положение для меня сложилось - хуже некуда. Мне светило, как минимум 25 лет тюрьмы. Через месяц окончательно зажили мои ожоги и, наконец, назначили судебное заседание военного трибунала. Когда я услышал предложение военного прокурора - 25 лет колонии строгого режима - мне стало дурно. Мне предоставили последнее слово. Я опять начал объяснять трибуналу, что у меня было письменное приказание коменданта города на официальном бланке с печатью и подписью генерала.
- Где эта бумага? Покажите нам её! - с надрывом и злостью чуть не прокричал председатель трибунала.
- Бумагу я положил в правый нагрудный карман кителя. Китель повесил на спинку стула в моей каюте, и он сгорел вместе с крейсером...
Но тут неожиданно поднялся в зале мой вестовой, старшина второй статьи Горобец:
- Товарищ командир! Не сгорел ваш китель! Убегая с корабля, я захватил его с собой!
Тут уже взвился следователь трибунала:
- Почему ты раньше молчал? Где этот китель?
- Так вы ж меня раньше не спрашивали про китель командира. Он у меня в казарме. - Весь экипаж нашего крейсера после пожара был размещён в береговые казармы.
Следователь с двумя автоматчиками взяли Горобца под стражу и вместе с ним поехали в казармы. До их возвращения все сидели молча, не выходя из зала. Я сам сидел, как на горячих угольях. Наконец следователь с Горобцом вошли в зал заседаний трибунала. Положили мой китель прямо на стол, перед председателем. Он молча открыл правый нагрудный карман - у меня даже во рту пересохло от волнения и в глазах потемнело:
- Вот эта бумага. Официальный бланк комендатуры, печать, подпись генерала.
Эти слова я слушал, словно в бреду. Посоветовавшись с членами трибунала, председатель объявил торжественным голосом, в котором слышалось явное облегчение:
- В связи с вновь открывшимися фактами трибунал принял решение - уголовное дело в отношении Рубцова Александра Александровича в связи с гибелью крейсера " Зейдлиц " - прекратить. Вернуть ему все награды и воинское звание капитана второго ранга. Из-под стражи освободить.
И уже простым, неофициальным голосом доброго старика:
- Александр Александрович, надевайте свой китель. Вы свободны.
Я надел китель, подошёл к старшине второй статьи Горобцу, обнял его, не находя слов для выражения моей радости и благодарности. Потом я хотел помочь ему поступить в военно-морское училище в Ленинград, но он сказал, что хочет поступить в юридический институт в Киеве. И в этом я ему помог. Сейчас он работает адвокатом в Киеве. Мы с ним дружим семьями, часто переписываемся, бываем в гостях друг у друга.
А в отношении коменданта Кёнигсберга было возбуждено уголовное дело. Говорили, что его лишили воинского звания генерал-майора, всех наград и посадили на 25 лет. Но после 53-го года он, вроде бы попал под амнистию и вышел на свободу.
Сан Саныч почти шесть месяцев пробыл на промысле, переходя с одного траулера на другой. Потом ещё почти десять лет он работал у нас в "Тралфлоте" на должности капитана наставника, пользовался большим уважением среди моряков.
(Напечатано в "Балтийской Газете" в 2003 году).
СОВЕТСКИЙ МОРЯК СТАЛ СВИДЕТЕЛЕМ ПОЖАРА НА НЕМЕЦКОМ КРЕЙСЕРЕ « ЗЕЙДЛИЦ »
О ПОСЛЕДНИХ часах немецкого тяжелого крейсера « Зейдлиц » ныне известно лишь то, что он был уничтожен самими немцами в Кенигсберге, чтобы им не завладели русские. Есть источники, утверждающие, что это произошло еще до занятия города Советскими войсками. Но в Мордовии еще жив очевидец тех далеких событий. Семен Терешкин, живущий в маленькой деревне Новая Качеевка, проходил службу на тяжелом крейсере « Зейдлиц » под флагом СССР.
…Его мобилизовали в ряды действующей армии в самом конце Великой Отечественной. В составе спецотряда, подчинявшегося Особому отделу Балтийского флота Краснофлотец Терешкин начинал свою службу в Польше.
Спецотряд состоял из 60 человек, разбитых на отделения из 10 человек, в число которых входил и военный следователь.
- В Польше было много предателей. Это лишь потом поляки друзьями стали, а тогда они косо на нас смотрели – немцы и то лучше относились. Я от немцев вообще грубости не видел – кланялись при встрече и говорили «Здравствуйте», особенно дети. Нравились они, как люди. Мы их не обижали – иногда какому-нибудь немчуренку так и дашь конфетку. А вот поляки… - вспоминает теперь ветеран. О службе в Польше он помнит лишь то, что отряд занимался, по его словам, «кое-какими расследованиями».
В Кенигсберге Семен Терешкин участвовал в депортации тех самых немцев, которых уважал. Только о вежливости со стороны советских властей и речи не было – на руки каждому Гансу или Фрицу дозволялось брать не более 20 килограммов личных вещей. А остальное имущество изымалось и складывалось в длинные, протяженностью около километра, бурты. Терешкин вспоминает, что из них тащили все, особенно солдаты. Немецкие вещи отсылали посылками домой. Моряки из спецотряда пугали расхитителей, но расхищение продолжалось, так как вещи не охранялись.
Офицеры предпочитали габаритные «подарки» – рояли, пианино. Их хранили не где-нибудь, а на тяжелом крейсере « Зейдлиц ». По рассказам ветерана можно предположить, что корабль был превращен советскими войсками в плавучие казарму и склад. По специальному широкому трапу на палубу заезжали грузовики с продовольствием и другими грузами. Рядом с « Зейдлицем » был пришвартован буксир-отопитель, с которого осуществлялась перекачка топлива.
Тяжелый крейсер « Зейдлиц » так и погиб, не сменив названия, как это произошло с однотипным «Лютцовом», переименованным в «Таллин». Но «Лютцов» был продан СССР Германией еще до войны и тоже погиб не в бою – на нем взорвался боезапас.
Ну а « Зейдлиц » сгорел у пирса прямо в день рождения И. В. Сталина, 21 декабря 1945 года, которое отмечала вся команда. Мало того – из огромного лагеря военнопленных на корабль пригласили немцев-музыкантов. Это обстоятельство позже стало одним из обвинений в адрес командира корабля капитана 1-го ранга Павловского.
Семен Терешкин в эту злополучную ночь только сменился с вахты, которую нес в машинном отсеке. Он очевидец гибели « Зейдлица »:
- Я только помылся и уже лег спасть. Вдруг около полуночи раздался сигнал боевой тревоги. Соскочил с третьего яруса нехотя. Выскочил на палубу. Тут раздался первый взрыв. Вовсю разгорелось пламя. Надо корабль отводить от пирса, но как? Механизмы были законсервированы. Младший техник, лейтенант Семен Рошаль кричит: «Что тезка будем делать?». Говорю – вон дерево огромное на берегу. Зацепиться за него тросом и тянуть якорной лебедкой. «А дерево выдержит?». Отвечаю, что вроде должно выдержать, - рассказывает бывший моряк.
Пожар тем временем набирал силу. Чтобы не дать ему распространиться, из кают стали выбрасывать вещи. В море бросали дорогие немецкие рояли и пианино.
И тут второй, наиболее оглушительный взрыв. Терешкин потерял сознание. Очнулся через 17 часов. Пожар уже был погашен. А над Семеном склонился корабельный врач Шохман: «Ну парень, тебе, наверное, не суждено умереть. Жить будешь!».
С проникающим черепно-мозговым ранением наш земляк начал долгий путь по госпиталям. Лишь в 1947 году пошел на поправку.
Встав на ноги, решил поступать в Высшее военно-морское инженерное училище. Перед экзаменом ему стало плохо – подскочило давление. Прямо с комиссии Семен угодил в Первый военно-морской госпиталь, где отлежал еще четыре месяца. До сих пор он хранит фото, подаренное ему лично главным врачом, депутатом Верховного Совета СССР и профессором медицины Евгением Гиляновым. И помнит его слова:
- Вот что, Семен… Годков до 30 ты поживешь, гарантию даю, но на службу не годен.
Уже в госпитале узнал Семен Терешкин страшную судьбу своих сослуживцев. Погибли 78 человек – их похоронили в вырытой бульдозером большой траншее. Терешкин так и не разу не побывал в Калининграде на кладбище, но всегда очень хотел туда съездить.
От оставшихся в живых он узнал, что по приговору трибунала были расстреляны командир « Зейдлица » Павловский и начальник электромеханической части корабля. Им приписали связь с немцами.
- Павловский вообще был человеком сомнительным и подозрительным? Чем? Всем! С командой не общался, постоянно сидел за книгами. Офицеры его тоже подозревали – слишком дружил он с немцами. По-видимому контрразведка все-таки что-то обнаружила, ведь просто так к расстрелу не приговаривают.
Сам он был огромного роста, больше двух метров. И сестра его такая же – ее я видел в Ленинградском цирке, где она работала, - вспоминает моряк своего бывшего командира.
…А сам Семен Терешкин закончил свою службу на флоте 21 февраля 1948 года. Перед этим дожидался решения медкомиссии о списании в запас по инвалидности на эсминце «Опытный», стоявшем на ремонте в Ленинграде. На этом корабле он проводил политзанятия с вахтенными и редактировал стенгазету.
Кстати, после пожара на корабле остатки команды « Зейдлица » перевели в Ленинград, на тяжелый крейсер «Таллин» – бывший «Лютцов». Словно по иронии судьбы…
В. ПИЧУГИН.